Aлкоголизм или наркомания. Генетика алкоголизма

Алкоголиков среди россиян уменьшилось на 0.5%. Зато количество наркоманов за те же четыре года выросло на полтора процента. Что это значит? Этот вопрос мы задали члену-корреспонденту РАМН, заслуженному деятелю науки РФ, главному наркологу Мин. Здрав. Соц. Развития РФ, профессору Николаю Иванец.

— Да ничего особенного…

Как ничего особенного, Николай Николаевич?! Динамика вроде неплохая, пьем меньше

— Иллюзия. Алкоголизм остается основной бедой России.

— Так все-таки — водка? А больше принято бояться наркотиков.

— И с этим все не так однозначно. В 2001 году у нас остановился рост наркомании, а в 2002-м она пошла на спад. И сейчас можно говорить об устойчивой стабилизации процесса. Страна попробовала наркотики — и отшатнулась. Не наше это. А вот алкоголизм — другое дело. Увы — наше. Ведь из тех почти 3,5 миллиона человек, зарегистрированных в России как наркобольные, больше 83% — больные алкоголизмом и алкогольными психозами. Вот по поводу чего надо федеральные программы разрабатывать.

— А что сейчас на пике внимания наркологов?

— Самые бурные споры на недавнем совещании главных наркологов органов управления здравоохранения вызвало то, что по последнему федеральному закону вся специализированная помощь, в том числе психиатрическая и наркологическая, передана в ведение субъектов Федерации. Раньше финансирование распределяли центральные федеральные структуры. Теперь же они эту заботу с себя сняли и передали ее в ведомство губернаторов и мэров. Что это значит? Есть у мэра деньги — он может дать их на наркологию. Нет — значит, нет.

— Уже десять лет спорят по поводу закона о запрещении в стране лечения наркоманов малыми дозами наркотика метадона. Вы тогда были активно против этой общемировой практики. Ваше мнение не изменилось?

— Ни на йоту. Я по-прежнему убежден: лечение наркозависимости метадоном — это абсурд и блеф. Все равно что алкоголика лечить пивом. Кроме того, ведь Россия все это уже проходила…

— Что проходила?! Алкоголиков лечили пивом? Или наркоманию метадоном?

— Ну что-то вроде того. После войны было очень много народу с ампутациями — так они все сидели на наркотиках. Приходили в аптеку и по специальной программе бесплатно получали свою дозу.

— Ну тогда, может, наркотики слабенькими были…

— Морфин? Отнюдь. Поэтому-то в середине 50-х годов эту программу тихо прикрыли. Обнаружилось, что настоящих инвалидов войны становится все меньше, но зато пошел другой контингент: те, кто подсел на наркотики только ради ощущений. Вот тогда и спохватились. Впрочем, за рубежом тоже никогда не было единого мнения на этот счет. Ожесточенные споры продолжаются. Но лично мое мнение, что все эти разговоры об эффективности метадоновой программы – просто блеф. Обман общества.

— А в чем конкретно обман?

— Например, английские коллеги, принимавшие участие в нашей научно-практической конференции, привели неоспоримые доказательства того, что течение заболевания у метадоновых наркоманов гораздо тяжелее,чем у героиновых. А эффективность его гораздо ниже, чем у обычных блокаторов-опиатов.

— Может, там такие результаты, что противникам этого метода остается только завидовать?

— Если такое «лечение» дает положительные результаты — зачем тогда они открывают все больше новых бесплатных инъекционных кабинетов для наркоманов?

— На лечении зависимостей сейчас и в России кто только не зарабатывает. По стране плодятся «самостийные» не медицинские закрытые учреждения, которые берут огромные деньги за исцеление.

— Возьмем, например, Тольятти. Там есть хороший реабилитационный центр для детей-наркоманов. Только принимают туда путем очень жесткого отбора. Ребенок не должен курить, нарушать, привлекаться… То есть он должен быть очень хорошим. А если его приняли и поймали с обычной сигаретой — его выгоняют. Это отбор. А куда идти плохим?

— А Назаралиева?

— Я не считаю его своим коллегой. Это просто коммерсант. Траты колоссальных денег заканчиваются для наркоманов и их родственников тем, что больные опять срываются и поступают к нам на лечение в гораздо худшем состоянии, чем до того.

— Вот выдержка из письма: «Мне казалось, что мой сын, наркоман с семилетним стажем, уже безнадежен. Никакое лечение не помогало. Воровство, резаные вены — прошли через всю жуть. Но в 26 лет женился и — ОНО у него прошло. САМО. Родили ребенка (девочка, правда, слабенькая), планируют второго, сын открыл небольшую строительную фирму, работает. Не колется уже седьмой год. Но… говорят же, что наркомания неизлечима и рецидив неизбежен. И эта мысль сводит меня с ума. Вопрос не о том — вернется ли…Вопрос — КОГДА?» Можете вы прокомментировать эту ситуацию?

— Начнем с того, что — сам бросил. Да, это очень редко, но бывает. Мы называем это спонтанной ремиссией. Заболевание-то хроническое: рецидив — ремиссия, рецидив — ремиссия. Ремиссия может длиться всю жизнь. А может рецидив наступить завтра. Вообще вопрос этот очень сложный. Раньше, когда меня журналисты спрашивали — лечится или не лечится? — я начинал объяснять; да, болезнь хроническая, но поскольку мы — врачи- клиницисты, то наша задача — получить стойкую, стабильную ремиссию. То есть фактически добиться практического выздоровления. Не биологического, а практического, подчеркиваю. На следующий день в газетах выходило: «Иванец сказал — не лечится!»

— То есть все-таки главное — человеческий фактор?

— Абсолютно. В основе болезни лежат влечение, тяга, желание. В трудный момент мы, врачи, смягчаем фазу обострения лекарствами. Потом подключается психотерапия. А потом самое главное — реабилитация, не только медицинская, но и социальная. За рубежом есть такой термин — «терапия занятости». Если человек занят, он меньше думает о наркотике. В письме речь как раз об этом: человек абсолютно занят. Семья, ребенок, фирма. Это то, что не оставляет ему времени думать о наркотике. Потеряет он это — рецидив неизбежен.

— Для большинства слово «неизбежно» — это признание не всесилия вашей науки.

— Наука не стоит на месте. Академик РАМН И.П. Анохина занимается сейчас очень интересным исследованием: хочет выявить биологические маркеры предрасположенности к формированию зависимости от алкоголя и наркотиков. Сейчас выделено 13 или 14 маркеров генетической предрасположенности к заболеванию наркоманией. Если 8 из них у человека присутствуют, то есть все основания говорить, что человек биологически предрасположен к формированию зависимости. Для него попробовать наркотик будет означать катастрофу: зависимость сформируется моментально.

— При успешном завершении исследований возможно будет буквально с рождения выявить эту предрасположенность и предупреждать?

— Конечно. Интересны опыты академика Анохиной и по выявлению гена, защищающего от возникновения зависимости. В опытах на крысах выявили так называемые группы «предпочитающих» и «отвергающих». Крыс принудительно делают зависимыми от алкоголя. Потом их помещают в клетку с двумя краниками — с водой и слабоалкогольным напитком. Так вот: отвергающие — даже с уже с выработанной зависимостью! — все равно бегут к воде. А предпочитающие — к алкоголю. Но большая часть бегает туда-сюда. То к воде, то к алкоголю.

— «По праздникам»…

— Вот-вот! И у людей так же. У одних защитный ген очень силен, у других — развит средне, у третьих — вообще не работает. И это открытие дает большие возможности и очень обнадеживает.

Справка: 3 млн. 403 тыс. человек — столько сегодня в России больных с диагнозом наркомания, токсикомания, алкоголизм. Это 2,4% от общей численности населения. 1975 лечебных учреждений страны имеют в своем составе наркологические отделения. 350 из них — детско-подростковые.